Владимир БОЙКОВ   ПО ОБЕ СТОРОНЫ ГЛАЗ         ...У поэтического языка Владимира Бойкова свои истоки – Тютчев и Хлебников, Блок и Есенин, русские наговоры и припевки и малострочные восточные стиховые формы. Этапы его творческого пути трудно измерять десятилетиями: кажется, что он не менялся с 1960-х – по крайней мере, до 1980-х годов. Время добавляло зрелости его стихам, возрастной мудрости их герою, но не меняло личности героя, – может быть, потому, что личность эта сумела сохранить свою отрешенность от злободневных проблем государственности, общественности, карьеры. Как такое могло случиться в условиях жесткого общественного прессинга 1960–1980-х годов? Почти невероятно, но случилось, и вот перед нами поэт, что называется, Божьей милостью, миросозерцание которого почти полностью отрешено от повседневной суеты, существует в неизменном круговороте времен года.    Независимый от общественной жизни Советской страны, поэт Владимир Бойков русский по языку и духу, по верованиям и словотворчеству. Можно сказать о его стихах, что они камерные, потому что основной тонус его отношения к жизни – теплота и неприметная ирония, печаль и радость, идущие от перипетий любви и переменчивой красоты окружающего мира. Круг образов для описания природы берется из мира комнаты и дома, освещен и выявлен светом из окна; круг домашнего уюта тоже освещен и выявлен, но светом снаружи. Оглядываясь и прислушиваясь к звукам и запахам в сосновом лесу, поэт может вдруг почувствовать запахи «кухни, шлепанцев, спичек». Он может обратиться с просьбой к ветру: «Гуляй себе по перелеску, эй, ветер, – надо ль волновать беспомощную занавеску?» И может сравнить приход весны с возвращением в дом женщины-гулёны:      Как будто слишком долго изнывала      по мужней ласке, по судьбе домашней,      по выстланной половиками пашне, –      и вот вернулась к хлопотам гулёна!      И думаешь о том ошеломленно:      она – пора души или погода?      И не заметишь вновь ее ухода…       Человек добр к природе, составляет с нею одно целое, – человек в сущности «окно на грани жизни и нежизни». Некие силы глядят «в огонь и из огня» – сквозь человека, сидящего у костра. Окно – «слуховой аппарат к горлу парка», в котором поют птицы. «Есть предрассветное единство сознания и бытия». Устройство часового механизма не отличается от устройства предзимних раздетых лесов с их затаившими силу жизни почками:      Анатомия этих живых      не сложней, чем у прочих пылинок:      жизнь соцветий, заложенных в них, –      двух механиков поединок.      Распускается темный бутон,      повторяя живое упрямство,      и в ничто под ветрами времен      осыпается роза пространства.      Но скорее увидит поэт,      а не тленной природы анатом, –      этот вольный реликтовый свет      с различимым едва ароматом.          Природа через будничные образы – излюбленное выразительное средство поэзии Владимира Бойкова. Пиала луны, монета луны, медальон луны, сочащаяся кумысом степь, толстеющие валуны; картина весны дается через изображение лужи с ее «бензиновой бездной» и огрызком яблока, – «стоит дворнику выдворить мусор» и «сбежит» весна, но – «в незримом заоблачьи назревают медлительно молодильные яблоки». Один из лучших образов в стихах 1960-х годов – восходящий к языческим преданиям образ божества, исцеляющего человечество от страданий, но при этом каменеющего от горя, превращающегося в камень, вздыхающий под рукой поэта.      В поэзии Владимира Бойкова сменяют друг друга вёсны и осени, зимние стужи и оттепели, не повторяя друг друга, но каждый раз воспринятые и вошедшие в стихи по-новому прекрасными. Точный глаз не изменяет поэту, который сумел увидеть это прекрасное: «Шел белый снег из тьмы на свет»; «…подобного висящей пуле шмеля над замершим цветком»; «Еще сырой меж муравьиных куч валежника похрустывает хрящик…» Косая линовка ливня, еще оголенный вишнево-молочный березняк, примета весны – «ливнями взбитая муть в лужах уже отстоялась», и пр., и пр.      Разлука с другом горька, но есть память и «да будет памяти светло всю ночь, всю жизнь…» Трогательно прощание с возлюбленной: «блеснуло с ворса слезкой жалкой и расставаньем с мокрых щек». Нежность и к разлюбившей женщине непреходяща:      В нечастых памяти сетях      лишь взгляд останется последний:      мученье глаз ее родных,      разъятых двойственной заботой, –      еще привычно мной больных      и любящих уже кого-то.      Душа поэта умиротворяется от общения с природой. В замечательном театре – расцветающей весенней природе – поэт одновременно актер и зритель, природа одновременно – и сцена, и рукоплещущая галерка. «И я с той галеркой согласно томим негромкою ролькой – собою самим».      Читайте стихи из книги В. Бойкова в нашем Читальном зале »      « назад, на стр. "Наши книги 1"